ИСТОРИЯ СОЗДАНИЯ ПРИХОДА ТРЕХ СВЯТИТЕЛЕЙ:

богословские основы возвращения к иконе.
 
 

Разрыв с митрополитом Евлогием

       К концу двадцатых годов русская Церковь находилась в чрезвычайно деликатной и сложной ситуации.

       «Когда в апреле 1925 года умер патриарх Тихон, Церковь только  начинала приходить в себя,  после многих  лет террора, когда тысячи священников и мирян были физически уничтожены. Но физические преследования не могли предотвратить духовное восстановление Церкви, впервые, через четыреста лет,  освобожденной от всяких мирских и государственных обязательств. […] Вопреки постоянной поддержке, оказыва-емой режимом Обновленцам и сектам, […] страдания, перенесенные Церковью, обеспечили ей национальную поддержку такого уровня, какого она прежде никогда  не знала ».(28)

       Однако «Церковь была практически вне закона. Около половины ее епископов были арестованы или отправлены в ссылку; те же, кто оставался, не могли управлять своими епархиями, где свирепствовали расколы: „Живая Церковь”, „Церковь Обновленная”, „Иосифляне”, „Грегорианцы”, „Истинные православные христиане” и т. д. Главную опасность представлял собою Синод обновленческой церкви, узаконенный и поддерживаемый правительством, к которому он подстраивался изо всех сил. Легализация Церкви была первой задачей, которая встала перед Патриархом».(29)

       Эта легализация требовала, чтобы были « определены отношения между Церковью и Государством в новых условиях. Это было невозможно до тех пор, пока светские власти продолжали видеть в Церкви своего врага: не пойдет ли она против Государства, как только представится случай, например, за границей? Разве не она пыталась, в разгар блокады и голода, помешать признанию западными странами советского государства? Так же, как и клир, епископы за границей, не несли  никакой ответственности за свою политическую деятельность, но  не обходилась ли  „свобода” их  слишком дорого русской церкви?». (30)

       «Местоблюститель патриаршего престола,  после смерти патриарха Тихона, митрополит Петр Крутицкий — был выслан ; затем был назначен Преосвященный Сергий, митрополит Нижнего Новгорода, который также был арестован на долгие месяцы. […] Чтобы защитить Церковь и четко отграничить церковную сферу от политической, митрополит Сергий, вместе с патриаршим Синодом (по примеру патриарха Тихона) направил митрополиту Евлогию послание, датированное 14-ым июля 1927 года, первый абзац которого требовал от епископов и духовенства за границей дать ему лично расписку ничего не разрешать „в общественной деятельности и особенно в церковной деятельности, что могло бы рассматриваться как выражение нелояльности по отношению к советскому правительству”».(31)

Владыка ЕвлогийМитрополит Евлогий опубликовал этот указ в «Церковном Вестнике(32)» вместе с проповедью, произнесенной им по этому поводу, в которой он просил « сохранить связь с митрополитом Сергием » […] и остерегаться осуждать его : „Вспомните, как совсем недавно осуждали покойного Патриарха Тихона […] ; поберегитесь преждевременно осуждать митрополита Сергия. […] Для нас очень важно, скажу даже больше — необходимо сохранить единство с нашей Матерью, русской Церковью. […] Только на ее спасительном лоне наша церковная жизнь может развиваться нормально, только в этом единстве мы находим моральную поддержку, незаменимую во всех испытаниях. […] Если глава нашей иерархии говорит нам, что политические выступления духовенства за границей приносят матери Церкви вред, последствия которого трудно переоценить, если она дорого расплачивается за это там и страдает, […] тогда, конечно, из любви к ней,  мы должны отказаться от выступлений, чтобы не быть для нее обузой, особенно в этот трудный и ответственный момент, когда она начинает приходить в себя. […] Если дело митрополита Сергия чисто человеческое, оно погибнет, если же Божественное, […] берегитесь, чтобы вам не оказаться и Богопротивниками (Деян., V, 38-39). Господь вскоре сделает все явным »(33).

       Будущий архимандрит Сергий, в то время Кирилл Шевич, писал в октябре 1929:

       «Главнымъ орудiемъ ея [совєтской власти] борьбы съ Церковью было обвиненiе въ политической нелойяльности, въ участiи въ политической борьбє противъ существующей власти. Этотъ пунктъ былъ наиболее уязвимымъ для Церкви, если бы она настаивала на политическомъ непрiятiи новой власти, если бы открыто заявила о томъ, что продолжаетъ не признавать эту власть и будетъ призывать свою паству къ политическому противленiю ей, то тогда большевикамъ легче было бы учинять разгромъ церковной жизни Русскаго Народа, легче было бы лишать его всякаго пастырскаго руководства и благодаря этому усиливать процессъ его ухода отъ отеческой вєры въ безбожiе и въ угрожающе усиливавшееся сектантство, лучше умєвшее съ самаго начала революцiи принаравливаться къ новымъ условiямъ жизни. […] Но ея [Православной Церкви] мудрые и самоотверженные руководители, прежде всего самъ Патрiархъ Тихонъ, нашли въ себє достаточно духовныхъ силъ для того, чтобы, пожертвовавъ многимъ, что было для нихъ дорого и привычно, имєть мужество отказаться отъ политической позицiи и вывести Церковь изъ взбаламученнаго моря политическихъ страстей.

       Патрiархъ Тихонъ и его преемники, сумєвшие несмотря на всє препятствiя и соблазны, вывести Православную Церковь изъ политической борьбы и занять новую, чисто религiозную позицiю, тємъ самымъ выбили изъ рукъ враговъ Церкви ихъ самое мощное оружiе — возможность бороться съ Церковью, какъ съ политической организацiей.»(34)

       «Oднако митрополит Евлогий потребовал уточнений, о том, как   следует понимать слово „лояльность”. Сам он, его клир, так же, как и его паства, не были советскими гражданами, как же можно было требовать от них покорности законам чужого правительства ? „Я обязуюсь, — писал он, —  настаивать на избранной нами позиции, в согласии с предписаниям его святейшества Патриарха Тихона о невмешательстве Церкви в политическую жизнь и воспрепятствовать тому, чтобы подчиненные мне церкви превращали свои амвоны в политические трибуны”. Митрополит Сергий ответил письмом, в котором он объяснял, что „термин лояльность вовсе не означает следования советским законам” и что, помимо прочего, он не настаивает ни на каких точно сформулированных обязательствах. И когда, позже, все духовенство, за исключением двух-трех священников, приняло на себя эти обязательства, митрополит Сергий выразил согласие, по просьбе Преосвященного Евлогия, чтобы эти документы не посылались ему, но оставались в парижской епархиальной канцелярии. […] Отношение митрополита Евлогия было в этот период, как мы видим, [согласно позиции, выработанной ранее по отношению к „Синоду за границей”(35)], канонически верным(36)», и представлялось доказательством неизменной верности Московскому Патриарху.

       Именно в таком контексте, в январе 1930 года и  была принята западными христианами новая инициатива, «без консультации заинтере-сованных сторон : православной Церкви в СССР и русских церквей диаспоры(37)», конечно, с  лучшими намерениями, но приведшая к крайне тяжелым последствиям : Папа Пий XI объявил начало «молитвенного крестового похода», предпринятого Ватиканом в пользу жертв преследований. Весь христианский мир должен был принять в нем участие, «включая и тех, кто не подчиняется его авторитету» — имелись в виду протестанты, англикане и сами православные.

       «Особенно внимательно мы должны относиться къ вопросу о помощи стоаждущей Русской Церкви. — написал тогда Кирилл Шевич, комментируя эти события. —  Тутъ нужно проявлять очень большую осторожность, чтобы своими д†йствiями не дать лишняго оружiя въ руки гонителей, всячески сремящихся доказать, что Церковь служитъ не религiознымъ, а чисто полтическимъ ц†лямъ.»(38)

       В феврале того же года, «отвечая, в связи с этим, на довольно  прямой и неделикатный вопрос иностранных журналистов, митрополит Сергий объявил, помимо прочего, что Церковь не подвергается преследованиям в Советском Союзе [вслед за этим митрополит Евлогий охарактеризовал его поступок как „героическое отречение”] и добавил, что она не нуждается во вмешательствах ни Папы Римского, ни Архиепископа Кентерберрийского. […] Тем не менее, через четыре дня после этого интервью, митрополит Сергий представил главе религиозной комиссии пространный меморандум, в котором  перечислялись жалобы Церкви на притеснения со стороны Государства и находилась просьба о прекращении разных несправедливых и враждебных Церкви  правительствен-ных мероприятий»(39). Это значит, что, когда журналист задавал свой вопрос Блаженнейшему, меморандум уже был отправлен, чту делало какое бы то ни было публичное заявление невозможным. Однако Митрополит Евлогий выразил свое сильное возмущение, по поводу публикации выше цитированного интервью.

       Представителям европейского общественного мнения, абсолютно не понимающим сложности и ужаса ситуации в Советском Союзе, казалось, что публичное выражение их протестов могло помочь русской Церкви. С этой целью было организовано множество разных митингов, сперва протестантов в Париже, затем и в Лондоне. Прекрасно отдавая себе отчет в том, что  организаторы митингов параллельно преследуют чисто политические цели(40), митрополит Евлогий поначалу отказался в них участвовать. Но под давлением англикан,  он в конце концов прибыл в Лондон и не только принял участие в митингах, но  даже произнес речь, которая была широко освещена в прессе. Митрополит Сергий узнал о ней из газет. Поэтому, в апреле 1930 года, он направил митрополиту Евлогию  письмо, в котором спрашивал, правда ли то, что он произносил такую речь и, если правда, то как примирить ее с обязательством, им  взятым на себя ранее.

       По получении ответа от митрополита Евлогия «митрополит Сергий счел его оправдания относительно манифестаций в Лондоне „слишком наивными,  для каждого, кто хоть немного осведомлен об отношении английского общества к Советскому Союзу и что их невозможно было принимать всерьез”»(41). Митрополит Сергий,  совместно с Патриаршим Синодом,  указом от 11 июня 1930 года,  снял с митрополита Евлогия его полномочия и перепоручил временное руководство русскими церквами в Западной Европе архиепископу Владимиру (Тихоницкому).

       Архиепископ Владимир отказался от руководства и заявил, что ни он, ни его клир не подчинятся решению Синода. Вслед за тем состоялось собрание епархиального совета, а после него — епархиальный съезд(42). Однако считалось возможным не прерывать «каноническую и духовную связь с матерью Церковью». Как у Карловцев, и в противоположность еще недавней позиции митрополита Евлогия, принадлежность к поместной церкви и признание ее иерархии совмещалось с неповиновением этой же иерархии. «В наших условиях, — объяснял митрополит Евлогий, — оглашение этого указа означает фактический разрыв нормальных отношений нашей епархии с высшими церковными властями в Москве и невозможность подчиняться их предписаниям»(43). «Отказ от политики, требуемый митрополитом Сергием, рассматривался как политический акт, который был Церкви не нужен, а угоден только государству »(44). Шесть человек, отказались  покинуть патриаршую Церковь, среди них были пятеро членов Братства св. Фотия: Владимир Лосский, Евграф и Максим Ковалевские, а также г-жа Мария Каллаш. Их мотивировку можно сформулировать следующим образом : « нельзя оставлять матерь-Церковь, когда она распинаема!»(45)?

       «Позже, митрополит Елевферий Литовский и Виленский охарактеризо-вал события перед 1930,  как постепенную политизацию епархии митрополита Евлогия. Этот последний, по его мнению, „не мог освободиться от светского контекста, которое постепенно увело его на неканонический путь” ; лично митрополит Евлогий „очень страдал, сопротивляясь в душе такому течению; но, ослабнув духовно, он  не находил в себе сил противостоять общественному давлению, и вступил на путь разрыва с матерью Церковью”. […] Действи-тельно, собор  июня 1930 года был отмечен резкой политизацией. […] По мнению большинства участников, не стоило бояться политики: всякое общественное выступление всегда имеет политический характер, одной молитвы недостаточно, — говорили они. „Все рассуждения экклезиасти-ческого и канонического характера являются в настоящий момент лишь формой, внешней оболочкой. […] Политика теперь — это наша жизнь, и мы не можем ее избежать”(46)».

       По этому поводу архимандрит Сергий писал немного спустя : « Борьба за Русское будущее ведется по двумъ основнымъ путямъ: религiозному и политическому. Пути эти, конечно, соприкасаются, но во многомъ совершенно различны. То, что на одном изъ нихъ является проявлениiемъ силы и высшимъ напряженiемъ борьбы, то на другомъ пути можетъ оказаться слабостью, капитуляцiей и компро-миссомъ [курсив наш]. Правила духовной борьбы, ясно указанныя в Cвященномъ Писанiи (наприм†ръ, в посланiи апостола Павла къ Эфесянамъ) и в творенiяхъ Cвятыхъ Отцовъ и подтвержденныя всємъ многовєковымъ церковнымъ опытомъ, къ земной политической борьбє часто бываютъ совершенно непримєнимы [и наоборот]. Вслєдствiе см†шенiя этихъ двухъ путей въ исторiи уже не разъ бывали трагическiе конфликты и недоразумєнiя. Происходятъ они и въ наше время.(47)»

       Но митрополит Евлогий написал в Патриархат, повторяя свои доводы. Митрополит Сергий ответил указом от 26 декабря 1930, в котором  подтвердил указ от 10 июня,  и объявил о роспуске правления епархии.  Те шесть человек, которые остались  на  каноническом  пути, были перепоручены митрополиту Елевферию Литовскому и Виленскому.

       Преосвященный Антоний (Блюм) так прокомментировал эти события: «Церковь была вынуждена лавировать, чтобы выжить, но она всегда оставалась верна своему призванию. Преосвященный Евлогий, в свою очередь, подчинил-ся давлению окружения. Но он попросил поддержки у Константинопольской Церкви лишь временно, с тем, чтобы потом, как только это станет возможным, возобновить нормальные отношения с патриаршей Церковью, что он фактически и сделал в 1945 году. И  умер он, согласно своему желанию, в лоне матери Церкви. В частной беседе он сказал: „Их путь прям, а наш — извилист. Но мы движемся к единой цели”»(48).


28) Дмитрий Попеловский: « Russian Church under the Soviet Regime »  [« Русская Церковь во времена советского режима » ],  Saint Vladimir Press, 1984, volume I, p. 99-112.

29)Notes et materiaux sur l’histoire de l’Eglise russe en Europe Occidentale [Заметки и материалы об истории русской Церкви в Западной Европе], Paris, Exarchat du Patriarche de Moscou en Europe occidentale, 1972, с. 4.

30) Notes…,  ук. соч., с. 4.

31) Notes…,  ук. соч., приложение № 7, с. 44..

32) N°3, 1927, c. 6-8.

33) О пасторских достижениях Преосвященного Сергия и о том, чего он добивался для верующих, см., в частности, статью Кирилла ШЕВИЧА : « Быть или не быть Россiи ! » в Опов†щенiе Союза Младороссовъ,  № 7-8, октябрь 1929, а также того же автора : « Срывъ антирелигiознаго штурма » в журнале  Младороссъ 1930, № 4, где приводится множество враждебных Русской Церкви документов (единственных, которыми тогда можно было располагать за рубежом) и разных  свидетельств.

34) Кириллъ Шевичхъ : « Быть или не быть Россiи! », ук. соч., с. 81-82.

35) Notes…,  ук. соч., с. 1-8.

36) Notes…,  ук. соч., с. 9-10.

37) Е. Бер-Сижель,  ук. соч., с. 206-207.

38) Младороссъ, 1930, № 3, с. 4.

39) Церковный Вестник, n° 10, 1930, с. 8  (цитируется по Notes…,  ук. соч., с. 14).

40) Об этих особенностях внутренней политики Британии см. Notes…,  ук. соч., с. 11.

41) Церковный Вестник, № 3, 1931, с. 10 (цитируется по Notes…,  ук. соч., с. 12).

42) О документах, принятых на этих собраниях — имевших место в июне 1930 года, а не в июне 1931 года, как утверждает Е. Бер-Сижель, ук. соч., с. 209 – см. Notes…,  ук. соч., с. 13 и приложения.

43) Церковный Вестник, № 10, 1930, с. 13 (цитируется по Notes…,  ук. соч., с. 13).

44) Notes…,  ук. соч., с. 6.

45) Это нам подтвердили сами участники.

46) Cм. Notes et materiaux, с. 13-14, где цитируется " Открытое письмo ", опубликованное в Церкомном Вестнике, № 11, 1930, с.9 и 11.

47) Младороссъ, № 7, апрель 1931 г.

48) Неизданная беседа, май 2000 г.


RetourНазад Следующая страница